Автор: Константин Георгиевич Паустовский

Кричать во весь голос "слава!" несравненно труднее, чем  "ура!". Как ни
кричи,  а не  добьешься могучих  раскатов. Издали всегда будет казаться, что
кричат  не  "слава", а  "ава",  "ава", "ава"! В  общем, слово  это оказалось
неудобным  для  парадов  и  проявления  народных восторгов.  Особенно  когда
проявляли их пожилые  громадяне  в смушковых шапках и вытащенных из сундуков
помятых жупанах.

 Поэтому, когда наутро я услышал из своей комнаты возгласы "ава, ава", я
догадался, что  в Киев въезжает на белом коне сам "атаман украинского войска
и гайдамацкого коша" пан Петлюра.

 Накануне  по городу были расклеены  объявления  от  коменданта. В них с
эпическим  спокойствием и полным отсутствием юмора  сообщалось,  что Петлюра
въедет  в  Киев  во  главе  правительства  --  Директории  -- на белом коне,
подаренном ему жмеринскими железнодорожниками.

 Почему жмеринские железнодорожники  подарили Петлюре именно коня,  а не
дрезину или хотя бы маневровый паровоз, было непонятно.
 Петлюра не обманул ожиданий киевских горничных, торговок, гувернанток и
лавочников. Он действительно въехал в завоеванный город на  довольно смирном
белом коне.

 Коня покрывала голубая попона, обшитая желтой каймой. На Петлюре же был
защитный жупан на вате. Единственное украшение --  кривая запорожская сабля,
взятая,  очевидно,  из  музея,--  била  его  по  ляжкам.  Щирые  украинцы  с
благоговением взирали  на эту  казацкую "шаблюку",  на  бледного  припухлого
Петлюру и на гайдамаков, что гарцевали позади Петлюры на косматых конях.

 Гайдамаки с длинными синевато-черными чубами -- оселедцами -- на бритых
головах  (чубы  эти свешивались  из-под  папах)  напоминали  мне  детство  и
украинский  театр.  Там такие же гайдамаки  с  подведенными  синькой глазами
залихватски откалывали гопак. "Гоп, куме, не журысь, туды-сюды повернысь!"

 У каждого народа есть свои особенности,  свои достойные черты. Но люди,
захлебывающиеся слюной от  умиления перед своим  народом и  лишенные чувства
меры,  всегда доводят  эти национальные  черты  до смехотворных размеров, до
патоки,  до  отвращения. Поэтому нет  злейших  врагов  у своего народа,  чем
квасные патриоты.

 Петлюра  пытался  возродить  слащавую  Украину.  Но  ничего  из  этого,
конечно, не вышло.

 Вслед за Петлюрой ехала Директория --  неврастении писатель Винниченко,
а за ним -- какие-то замшелые и никому неведомые министры.

 Так началась в Киеве короткая легкомысленная власть Директории.
В первые дни петлюровской власти опереточные гайдамаки ходили по Крещатику
со стремянками,  влезали на них, снимали все русские вывески и вешали вместо них украинские.

 Петлюра  привез  с собой  так  называемый галицийский язык --  довольно
тяжеловесный  и  полный  заимствований  из  соседних  языков.  И  блестящий,
действительно жемчужный, как зубы задорных молодиц, острый, поющий, народный
язык Украины отступил  перед новым пришельцем в далекие шевченковские хаты и
в тихие деревенские левады. Там он и прожил "тишком"  все  тяжелые годы,  но
сохранил свою поэтичность и не позволил сломать себе хребет.

 При  Петлюре все казалось нарочитым -- и гайдамаки,  и  язык, и вся его
политика, и сивоусые громадяне-шовинисты, что выползли в огромном количестве
из пыльных нор, и деньги,-- все, вплоть до анекдотических отчетов Директории
перед народом.

 При встрече с гайдамаками все ошалело оглядывались и спрашивали себя --
гайдамаки это или нарочно. При вымученных звуках нового языка  тот же вопрос
невольно приходил в  голову  --  украинский это  язык  или нарочно.  А когда
давали  сдачу в магазине, вы с недоверием  рассматривали серые бумажки,  где
едва-едва проступали тусклые пятна желтой и голубой краски,  и соображали --
деньги это или нарочно. В такие замусоленные бумажки, воображая их деньгами,
любят играть дети.
                             ***
Полностью здесь